Вот и возник Майдан — в противовес этой лжи ! На Крещатике разрастался палаточный городок, и всё прибывало людей — со всей Украины.

            А вечером 24 ноября, когда на сей раз не за десять, как прежде, а всего за три дня подсчитав голоса, ЦИК подвела черту и объявила, что Янукович выиграл президентские выборы, опередив Ющенко на два с лишним процента, вот тут-то Виктор Ющенко, лидер «Haшей Украины», и объявил на майдане Незалежности решение провести всеукраинскую политическую забастовку.

            В заключение им было сказано, что ответственность за защиту демократии в Украине берёт на себя созданный комитет национального спасения. С этого момента, уже не отрываясь, следил я за тем, как развивались события в нашей столице. И не только в столице - и в других, по большей части, крупных промышленных городах.

            Всё иное отошло как бы сторону, казалось несущественным, мелким по сравнению с тем, что в эти дни как раз - в эти неповторимые дни ! — вершилась, быть может, судьба Украины. Страны, которая поднималась с колен, страны твоей, где родился, от которой был так надолго оторван, вернулся, и никак не хотел бы видеть её изувеченной снова, отданной на откуп стяжателям и прохвостам.

            И вот тут-то, кроме прочего, я и подумал - понял внезапно! - какова же должна быть она, последняя точка в этом моём как будто и свёрстанном, но, по ощущению внутреннему, так сказать, композиционно, ещё не завершенном альбоме. Не самой ли судьбою посылалась мне звёздная такая возможность ?

            Ни малейших сомнений - здесь должен быть Киев, Майдан !

            Страсти там, судя по всему, накалялись. Я следил за происходящим по радио, телевидению. Поздно вечером, того же 24-го, Юлия Тимошенко, выступая на Майдане, известила народ, что, по дошедшим только что сведениям, США и несколько стран Европы, из-за повсеместной фальсификации их, что подтверждалось иностранными наблюдателями, признали выборы на Украине недействительными. Завтра — сказала она — команда Ющенко подаёт жалобу в Верховный Суд Украины: Янукович объявлен президентом незаконно; после решения Центральной избирательной комиссии совершился фактически государственный переворот. Результаты второго тура выборов должны быть отменены!

            На Майдане уже 200... 300 тысяч людей, поддерживающих Виктора Ющенко.

            Подходы к дому администрации Президента Украины на улице Банковой перекрыты самосвалами «КрАЗ» с песком и подразделениями «Беркута». Колонна автобусов и военных машин, отнюдь не сторонников митингующих, проследовала к центу Киева. Ещё более внушительная, с милицейскими спецподразделениями, сосредоточилась на прилегающих к Майдану и Крещатику улицах.

            «Барс» подтягивается к Майдану - возможно, для штурма позиций сторонников Ющенко...

            Газеты за стремительностью событий не успевали. Тем более, наши, кормившиеся, как правило, из корыта местных властей, были скорее однобокими, „вражескими".

            Я названивал в Киев, Валерию Попову. Только вечером заставал его дома. Он пропадал на улицах взбудораженного, многолюдного, более весёлого, казалось, чем озабоченного или угнетённого города. Был в восторге от происходящего. „Ты не представляешь, как всё великолепно!.." - доносился из телефонной трубки его взволнованный голос.

            „Великолепно" — было одно из его ключевых слов, как скажем, „шедевр" у Семилетова, и оно тоже манило: уже не могло быть дальнейшей жизни моей без тех киевских улиц и площадей, заполненных людьми, съезжавшимися со всей Украины.

            Позвонил в Одессу друзьям. Лёня Коскин, перенесший недавно операцию, поехать в Киев не мог, хотя и рвался душой. Георгий Задорожнюк сказал, что опередили его - собираются ехать сын и невестка.

            Толя Семилетов и хотел бы поехать (пробежаться и лишний раз по музеям !), да застрял безвылазно, надолго, похоже, в Геническе. Дело в том, что у Виктора Анатольевича Кобенко случился инсульт, и сын увёз его на лечение в Киев; туда же уехала и жена; и на Толю, близкого им, безотказного человека, был оставлен и дом (с собранием картин, которыми Виктор Анатольевич дорожил), и „хозяйство": кот, собака и несколько курочек. И Толя, хотя неблизкий свет, другой конец города, да ещё и по нашей осенней распутице, по крайней мере, два раза в день (ещё и печку протапливал), наведывался туда, а то и там ночевал.

            Виталий Пихуля застрял на директорстве. Он сражался за своё Медучилище - откуда-то сверху были попытки закрыть. Сюда, к нам - таких заведений, где были группы детей слабовидящих, раз-два, и обчёлся ! - приезжали поступать не только из нашей области, но и из самых отдалённых окраин. Здесь давали шанс детям не быть оторванными от жизни, не чувствовать себя инвалидами; они становились зачастую прекрасными массажистами.

            У Виталия были какие-то постоянные суды и распри с властьпридержащими, местными, областными, или с предшественниками их, разбазарившими в своё, не столь давнее время, участки земли на территории училища; и что-то, как ни тяжко, ему всё-таки удавалось отвоевать. Не без того, в отместку, наверное, насылались на него бесконечные проверки, комиссии, от которых, тратя нервы, здоровье, он пока отбивался, вместо того, чтоб направить энергию на живопись, на которую времени теперь оставалось так мало — разве что в редко выпадающий выходной.

            Что ж, я даже не ожидал от него такой хватки, таких бойцовских качеств, но похоже, и здесь, как в живописи своей, он был человек на своём месте. Однако никуда пока с этого места, в Киев тот же, тронуться он не мог.

            С каждым днём, с каждым часом даже, обстановка в Киеве накалялась. Я ещё выжидал. Нет, однозначно, решение мною было принято - ехать, но что-то говорило мне, что я должен быть там, когда пружина эта до отказа сожмётся. Я готов был стоять на баррикадах, думал даже, не ожидая прежде от себя самого такой прыти, что готов умереть там за Правду, за Украину.

            Кажется, я никогда теперь не простил бы себе, если б отказался вдруг от Майдана. Это был, может быть, звёздный мой час! Не так уж много выпадает их в жизни.

            Когда доводилось, бывало, перебирать в уме пережитые мною мгновения этого наивысшего взлёта, я причислял к ним подъём «Ленинградца» - Камчатку; спуск судна с трёхметрового причала „броском" — Совгавань; постановку в док ледокола — Вьетнам. Но здесь, сейчас, это было несравненно что-то более высокое, уж поистине Звёздное, что, может быть, выпадает в жизни, и то не каждому, лишь единственный раз.

            Альбом ? Какой альбом ?! Ну, конечно, альбом, это было само собою, понятно, но это могло быть не иначе как следствием главного, того, что захватило меня теперь без остатка.

            За день до намеченного отъезда я позвонил Валерию Попову опять - главным образом, получить из первых рук, так сказать, метеосводку: не оплошать бы с формой одежды.

            „Что ж, - сказал он, - мороз; мокрый снег зачастую; под ногами то снежная каша, то лёд; ветер, пасмурно... Ко мне от вокзала - до станции метро «Левобережная». Приедешь - сразу сюда, а там сориентируемся. Может быть, встретить тебя ?"

            Нет, спасибо, надобности в том не было, и сам не маленький, доберусь.

            Ботинки крепкие, из свинячьей кожи, на толстой подошве, пусть и секонд-хенд; носил второй год и не жаловался. Не сомневался - не подведут, не промокнут. От мороза - стелька войлочная, две пары носок, одну из них - из козьего пуха - приобрёл уже теперь, в эти дни. Ну, а на аварийный случай - рекомендация ещё деда дорогого: газета!.. Брюки — ясно. Куртка тоже. Свитер - на день рожденья как-то Соней подаренный. Шарф. Рукавицы. Шапка-ушанка. Так что с формой одежды всё было в полном порядке.

            Фотоплёнкой запасся. Объективы к камере ? Взял ZOOM с собой, привык к нему еще со Вьетнама, и «Юпитер-11». Этот, последний, был старенький, вместе с Зографом покупали, в Сов-гавани, трижды испытанный; им удобно снимать в скоплении людей „скрытой камерой"; да и с аппаратом вместе вполне на груди умещался, под курткой — чтоб «Пентакс» мой, привезённый тоже из тропиков, паче чаяния, не застудился, не отказал на морозе.

            Кажется, всё ? Билет на киевский поезд в кармане, сумка с фото-причиндалами в рюкзаке, тёплые вещи, еда на дорогу; небольшой этюд с собой там же - его, давно обещанный, просил Попову передать Семилетов.

            Кошку, пусть простит уж, снабдив довольствием на неделю, оставлял на соседей.

            Забежал накануне проститься к нашим. Саша воспринял то, что я еду, скорее скептически; иного я и не ждал. Мне уже приходилось слышать от него: „Ющенко ? Да он заурядный бухгалтер! Посмотришь, толку будет от него, как с козла молока!.." Я же не мог согласиться с этим и спорил. Впрочем, он уже оказывался прав хотя бы относительно Горбачёва. Я тогда верил в него, а Саша припечатал одним словом: „Болтун!".

            Соня как-то заторможено даже - прежде бы не обошлось без эмоций - приняла мною сказанное (я, не без грусти и жалости, отнёс это на счёт её состояния), хотя, как и когда-то, в лучшие времена между нами, спросила, взял ли тёплые вещи и чем и где я там буду питаться ?

            Самым больным в данном случае, и я мучился этим и откладывал до последнего, было то, что касалось Гали. День рождения у неё - в последний день месяца, - а 27 вечером я уезжал. Она не поняла в этом меня и обиделась, и я уходил от неё с ощущением того, что, может быть, навсегда теряю её.

            Но, как ни есть, как ни будет, тут ничего я не мог уже поделать с собой.

            В Киеве, можно сказать, никогда я и не был - ну, два-три раза проездом не в счёт, — хотя понаслышке, по книгам, конечно же, не могли не волновать меня такие звучавшие призывно слова, как «Владимирская горка», «Киево-Печерская лавра», «Крещатик», «Андреевский взвоз», «Бабий Яр»...

            Да, и Бабий Яр в их числе. Тут был тоже призыв, но призыв печали и Памяти, имеющий отношение и к нам с Соней, ибо родители наши (и только ли они ?!) были расстреляны в подобном яру - противотанковом рву на окраине уже нашего Геническа. А сами мы с нею ? Не будь деда нашего дорогого, всё бы кончилось и для нас — 62 года назад, в марте 1942-го.

            Невероятно, страшно было представить себе, что не было бы у нас Арабатской Стрелки с её усладой детства, маслинами, „таинственных" островов в сивашских лиманах, где пекли на костре птичьи яйца, не было бы и вечных поисков себя на празднике жизни, и ни любви, и ни наших детей, и уже ни внуков теперь. Но страшнее всего было всё-таки представлять себе то, как стояли они, мама, отец, на краю этого рва в ту мартовскую, уже веявшую весной, свою последнюю ночь, последние свои минуты...

            Прихненко Александр

            В начало или на предыдущую страницу

            Прихненко Александр

            Главы книги "Геничане" для ознакомления - первая, часть первая и первая часть вторая.

             И еще одна глава из книги "Геничане" - вторая часть первая и вторая часть вторая.

Вернуться в раздел "Статьи и публикации"

Вернуться на первую страницу сайта

Информация получена и размещена 18-11-2012