Часть Первая: Геническ
Глава третья: Первые в селе
«Лучше быть первым в селе, чем вторым в Риме», — говорил Юлий Цезарь.
Мой отец, в маленьком, заштатном городке — Геническе, занимал довольно высокое положение, и это отражалось на всем быте его семьи.
В конце нашей пыльной и широкой улицы, там где она
постепенно переходила в проселочную дорогу, находились хлебные амбары, принадлежавшие Дрейфусу.
Около них постоянно сидело несколько приказчиков.
Во время наших прогулок за город, мы всегда проезжали мимо этих
амбаров, и неизменно, при виде катящейся директорской коляски, сидевшие перед ними служащие,
подымались со своих мест, снимали фуражки и кланялись.
Однажды у нас гостила сестра моей матери, тетя Берта.
Мама ее пригласила поехать покататься в поле.
При виде людей стоящих без фуражек и кланяющихся,
тетя даже испугалась, и только уже отъехав на порядочное расстояние, решилась задать маме вопрос: «Скажи, пожалуйста, Нюта,
твой Мося здесь губернатором будет, или кем?»
Уже с четырех лет я стал понимать, что мой отец окружен уважением и имеет несомненную власть.
Он был человеком добрым и отзывчивым, но требовательным.
Служащие у Дрейфуса, в генической конторе, и во всех отделениях зависящих от нее, хорошо
знали эти качества их директора, и несомненно, не только уважали его, но и боялись.
Наша квартира, прилегавшая к конторе, была построена, как я уже говорил выше,
по плану разработанному архитектором, совместно с моим отцом. Кроме кухни, ванной и прочих удобств, она состояла из четырех, вытянутых в ряд, комнат.
Все они выходили окнами на идущую вдоль дома, террасу, увитую лозами дикого винограда.
Две небольшие лесенки, в четыре ступеньки,
вели с нее в крохотный садик, полный цветов.
За садиком находился большой двор принадлежавший, совокупно с Дрейфусом, местному богатому еврею: Бердичевскому.
Его дом выходил, под прямым углом к нашему, в тот же самый двор. С улицы, через парадную дверь, вел коридор.
Из него можно было попасть в контору, и к нам в столовую.
Столовая комната была большая и красивая — со сводчатым потолком.
Из нее вели четыре двери: первая — на парадное крыльцо, и в контору; вторая — на террасу, и в кухню; третья — в спальню моих родителей,
а четвертая, симметричная к ней, вела в гостиную комнату, с двумя большими венецианскими окнами. За гостиной находилась детская комната, в которой царил я.
Гостиная была обставлена во вкусе моей матери: полная фикусов, пальм,
а главное — статуэток, каждая из коих носила свое особое имя: был здесь Рыбак, вытаскивающий, запутавшуюся в неводе, прекрасную русалку — увы:
с рыбьим хвостом; была здесь русская красна-девица: Маруся; повязанная платком того же цвета; был мальчик вытаскивающий, из своей босой ноги,
занозу (эта статуэтка так и называлась: Заноза); была еще Ночь: прекрасная дама, закутанная в темноголубой плащ, усыпанный звездами.
Но главным украшением, и неоспоримым царьком этого царства статуэток, был Мефистофель.
Адский дух, насмешник и искуситель, стоял на маленьком пьедестале,
весь закутанный в красный плащ, с маленькими черными рожками на лбу, и с вынимающейся из ножен шпагой на боку.
Его лицо, с черными, мрачными бровями, было еще украшено маленькой козлиной бородкой. Знакомец доктора Фауста был неотразим.
В роли цербера этого царства, находился великолепный и страшный бульдог, в натуральный рост. Он лежал на полу и скалил зубы, пугая впервые
пришедших к нам гостей. Нужно ли прибавить, что бульдог, как и все остальные персонажи, был терракотовый? Неизменно, каждый вечер, прежде
чем отойти ко сну, я, по давно установившемуся ритуалу, желал спокойной ночи всем «жителям» маминой гостиной: «Спокойной ночи, Маруся!
Спокойной ночи, Заноза! Спокойной ночи. Ночь!» и т. д., не исключая и бульдога: я был очень хорошо воспитанным мальчиком.
В детской у меня имелся целый магазин разных игрушек,
надаренных мне моими родителями, и их друзьями и знакомыми. Там были разного рода кубики, мячики, свинцовые солдатики, деревянная пушка,
цветная глина для лепки, заводной поезд с железной дорогой, и т. д. На стене висел довольно большой корабль во всеми снастями.
Но моим
фаворитом был большой плюшевый мишка, и я часами мог нянчиться с ним. Кроме мишки я еще любил моего ретивого коня: картонного и на колесиках.
Кончил он бесславно: его однажды забыли на ночь в саду; пошел дождь, и на утро его нашли всего расклеившегося и развалившегося.
Когда мне исполнилось пять лет, для поощрения моих спортивных наклонностей, мой отец мне подарил очень комфортабельный, трехколесный велосипед,
с мягким сидением, представлявшим собой нечто вроде маленького кресла со спинкой:
упасть с него было невозможно. На нем я лихо разъезжал по моей комнате, а иногда и по террасе.
У Дрейфуса в Геническе имелся собственный небольшой флот,
состоявший из нескольких барж и лодок-плоскодонок. Одна из таких плоскодонок находилась в личном распоряжении моего отца. При ней
служил лодочник — Филипп.
Мы пользовались летом этой лодкой, и услугами моего тезки, для поездки «на ту сторону», т. е. на прекрасный пляж Арабатской Стрелки.
Этот лодочник встречал меня неизменным приветствием: «Здравствуй, Тезка!»
Так как контора находилась в одном доме с нашей квартирой, то перед
парадной дверью стояла будка, в которой проводил все ночи сторож — Илья. Это был уже пожилой и хитрый хохол, лебезивший перед моим отцом.
Вот в каких условиях протекал первый период моего детства.
Как я уже писал выше, у нас в доме работали две женщины: кухарка и
горничная. Одно время нашей кухаркой была крупная и высокая хохлушка, по имени Маруся, а горничной — маленькая и худощавая: тоже Маруся. Чтобы,
в разговоре, можно было отличать одну от другой, мы их называли: Маруся большая и Маруся маленькая. Обе они были веселыми и насмешливыми бабенками.
Меня эти Маруси прозвали, полушутя — полусерьезно, «барчуком», и я, действительно, чувствовал себя барчуком. Много позже, будучи уже подростком, и читая
романы девятнадцатого века, из жизни русских помещиков, я себя всегда представлял в роли такого «барчука»: избалованного дворянского сынка. Эта ранняя
пора моей жизни наложила на меня свой неизгладимый отпечаток.
Филипп Вейцман
Дальше Часть Десятая: Служебная карьера моего отца (1908–1911)
Глава первая: Перевод отца в Геническ