Об авторе настоящего издания Павлова Светлана Ефимовна, 1941 года рождения, историк-архивист с сорокалетним стажем. 12 лет совмещала основную работу с общественной в организациях по охране памятников, книголюбов и любителей истории Москвы. Автор журнальных и газетных статей по профессиональным вопросам и краеведению, а также книги « Из Неонтихоса в Геничи» (М., 2001) с размышлениями о давнем прошлом города Геническа и окрестностей в северо западном Приазовье. В настоящее время, используя картографические, архивные и литературные источники, продолжает творческий поиск в избранном направлении. Вместо предисловия Противоречивая «репетиция мировых войн» XX столетия - Крымская (Восточная) война 1853-1856 гг. - представляла собой крестовый поход коалиции передовых держав, направленный на ослабление России и окончательную ликвидацию ее ведущей роли в Европе после наполеоновских войн. Эта война до сих пор вызывает много вопросов и определений. Причины ее более чем сомнительны. Россия не стремилась к территориальным приобретениям и была заинтересована лишь в свободном использовании проливов Босфор и Дарданеллы. Она выясняла отношения с Турцией в 1853 году по более благородным, как известно, мотивам, заботясь, прежде всего, о подданных Порты православного вероисповедания. Но Англия, занимавшая первое место в капиталистической системе, стремилась и к военно-политическому господству в мире. Чтобы ускорить достижение желаемого, она возглавила интервенцию государств, которые также надеялись за счет легких побед над консервативной Российской империей, обремененной крепостным правам и его негативными последствиями, решить свои задачи и удовлетворить претензии. Такого примерно мнения по данному вопросу придерживается ряд авторитетных ученых-историков современности. Официально война закончилась поражением России в начале 1856 года. Стратегических потерь, как известно, наша Родина не понесла, а через полтора десятилетия, став сильнее, вернула дипломатическим путем основное, что потеряла, - право иметь Черноморский флот и военную базу в Севастополе. Но еще в процессе войны, предельно изматывая противника в Крыму, одерживая победы на Кавказе и в других местах, российская армия, несмотря на огромные потери, не ощущала себя побежденной и, наконец, вынудила неприятеля остановить наступление и пойти на подписание Парижского мира. «Пусть нерадостна песня, что я Вам, пою, да не хуже той песни Победы, что певали отцы в Бородинском бою, что певали в Очакове деды.» - Так поэтическим языкам характеризовал итоги 349-дневной обороны Севастополя Н.Ф.Апухтин. С этим положением безусловно соглашаешься, когда окунаешься с головой в чтение документов той поры, даже если они направлялис в Ставку главнокомандующего из небольшого, но стратегически важного участка обороны на периферии основных боевых действий. Шесть месяцев Генический отряд войск во главе со сменявшими один другого командующими у спешно противостоял англо-французской эскадре, обстреливавшей территорию и пытавшейся уничтожить Чонгарский мост, по которому шли на главный театр боевых действий и обратно почти в том же количестве, что и через Перекопский перешеек, российские войска и обозы с боеприпасами, провиантом, фуражом, бальными, ранеными. Отряд, не сдавший Геническ и важные коммуникации по соседству с ним, внес значительную лепту в длительное сопротивление героического Севастополя и в относительно нетяжелый исход войны, из которой страна вышла с малыми территориальными потерями. Успехи же его ратников объяснялись не столько техническим и транспортным обеспечением, заставлявшим желать лучшего, сколько их патриотизмом и силой духа, и зависели в очень большой степени от того, кто стоял во главе войск. А командовали ими лучшие представители российского общества. Среди них первым по времени службы в отряде и по вкладу, внесенному в оборону Генического плацдарма, был флигель-адъютант подполковник князь М.Б. Лобанов-Ростовский. Где бы князь не находился и чем бы не занимался, ему помогали фундаментальное университетское образование и привычка совершенствовать и развивать знания. Поэтому даже в военных условиях он великолепно справлялся с заданиями научного характера большой государственной важности. Михаил Борисович фиксировал свои наблюдения и выводы, и нам еще предстоит осознать значение его записей. Часть военных донесений (рапортов) князя в Ставку главнокомандующего из Геническа в 1855 году мы помещаем вслед за повествованием. Автор не располагает сведениями, чтобы они когда-либо публиковались целикам. Текст каждого документа автографа передан полностью или частично, в максимальном соответствии со стилистическими и языковыми особенностями оригинала, но при этом - по правилам современной орфографии. Даты названы по старому стилю. Не меняя текст документов, автор хочет высказать пожелание, чтобы читатель воспринимал написанное в них не буквально, а с позиций широко образованных жителей XXI века, знакомых с исторической обстановкой давно ушедшего времени, иначе былые общественные отношения могут быть неправильно истолкованы. В предлагаемом издании, претендующем больше на первое знакомство с личностью князя и приуроченном к определенной дате, публикуемые рапорты слишком ограничены в числе, чтобы по ним составить более-менее определенное понятие о Михаиле Борисовиче Лобанове-Ростовском. Они были подготовлены офицером в боевых условиях наспех и не раскрывают целиком его таланты и глубину мышления. Более полное представление о начальнике (командующем) отряда и человеке в целом мы бы получили, если бы прочли все сохранившиеся его рукописи. Тому, кто захочет продолжить исследование автора о данной персоне, необходимо будет вооружиться знанием французского языка в историческом развитии и приступить к изучению наследия князя, разбросанного по разным архивохранилищам. Звездный час военной карьеры Незадолго до высадки союзников в Крыму князь М.Б. Лобанов-Ростовский с 17 апреля 1854 года находился при главнокомандующем Южной и Западной армиями на Западной границе и Дунае генерал-фельдмаршале князе И.Ф. Паскевиче и до 28 мая 1854 года участвовал в осадных действиях против крепости Силистрия, за что был произведен в следующий чин. Болезнь заставила его на время покинуть армию. Но в июле 1854 года он снова был в строю, однако - уже в отряде под Журжею под личным начальством нового главнокомандующего - генерала от артиллерии князя МД. Горчакова. Там Михаил Борисович присутствовал при усиленной рекогносцировке, произведенной против турецкого мостового укрепления на Дунае. Затем вместе с армией в начале сентября подполковник перешел через границу обратно, выполнил ответственное поручение князя МД. Горчакова и вскоре из Кишинева последовал за ним к месту нового назначения в Севастополь. Оттуда в апреле 1855 года он доставил императору в Петербург донесения и был отослан курьером обратно.       О дальнейших действиях князя М.Б. Лобанова-Ростовского в мае-августе 1855 года свидетельствуют цитируемые далее извлечения из его формулярного списка 1856 года о службе и достоинстве: «13 мая назначен по воле главнокомандующего князя Горчакова начальником отряда для защищения страны, прилежащей к Азовскому морю между Чонгаром и Геническом. Отозванный на время в город Севастополь 30 мая, присутствовал при бомбардировании 3 и 4 июня и отраженном неприятельском штурме с 5 на 6 июня; того же месяца 8 числа по воле главнокомандующего отправлен обратно в Геническ для принятия начальства над отрядом, откуда окончательно возвратился 1 августа. В деле при Черной речке 4 августа сопровождал по приказанию главнокомандующего передовую колонну, которая под начальством комадира 6 пехотного корпуса генерал-лейтенанта Липранди заняла штурмом Телеграфную гору. Приказом 4 августа назначен командующим Пехотным Его Императорского Высочества великого князя Владимира Александровича полком, в которой должности доселе пребывает. Вместе с командуемым полком был на работах на Северной стороне с 12 августа и в самом Севастополе 25, 26, и 27 августа, ~ на разных работах на 4-м бастионе, на 1-м и 2-м отделениях Оборонительной линии, где с успехом с нашей стороны отбит был неприятельский штурм; и вместе с войсками гарнизона Севастопольского перешел в ночь с 27 на 28 авгус­та на Северную сторону». «Приказом по Южной армии 13 июня 1855 года за № 419 за отличие, оказанное против англо-французского флота на Азовском море при Генечах (так в тексте, - СП ) всемилостивейше награжден золотою саблею «За храбрость»; сентября 22 дня 1855 года по представлению главнокомандующего князя Горчакова за дело 4 августа награжден орденом Святой Анны 2-й степени». Воспользовавшись, например, только документами Генического отряда войск можно вполне охарактеризовать с самой лучшей стороны его командующего. В 1855 году в северо-западном Приазовье князь М.Б. Лобанов-Ростовский в полной мере проявил свои достоинства: дипломатическое дарование; умение провести глубокую разведку местности и уточнить данные военных карт; аналитическое и оперативное мышление при начертании и осуществлении плана отпора противнику; инженерные навыки на сооружении военных укреплений; психологические способности в оценке поведения противника и соотечественников; заботу о соратниках и готовность разделить с ними любую службу; способность отстаивать честь русского офицера; эмоциональность, высокую духовность, незаурядный литературный талант. ДОКУМЕНТЫ 1855 ГОДА С ГЕНИЧЕСКОГО ПЛАЦДАРМА (ВЫБОРОЧНО) Его сиятельству главнокомандующему Крымской и Южной армиями генерал-адъютанту князю ГОРЧАКОВУ флигель-адъютанта подполковника князя ЛОБАНОВА-РОСТОВСКОГО из Геническа 15 мая 1855 года РАПОРТ Честь имею донести Вашему сиятельству о сделанном мною со вчерашнего дня моего прибытия в Геническ. Сотня Зарубина казачьего полка и 6-й резервный батальон стояли оба впереди Чонгарского моста; первая - ближе, в 3-х верстах от него, в селении, где почта; другой - в другом селении, 9 верст от моста. По моему распоряжению батальон пришел на следующее утро к рассвету в Геническ, пройдя 35 верст с отдыхом.       В Геническе увидел я около 150 судов различной величины, стоявших в проливе между морем и Сивашом [и] у самой пристани при входе пролива в море; а самые большие [стояли] в открытом море. Собравши шкиперов, я объявил им о грозящей опасности и велел вогнать суда как можно дальше по проливу к Сивашу. Но Сиваш так мелководен, что ни одно судно не могло в него войти, и они поместились в проливе, тянущемся от моря извилинами на 6 или 7 верст. Вскоре я узнал, что глубина пролива достигает до 12 четвертей, то есть около сажени, и что пролив есть продолжение фарватера, или гирла, ведущего с моря на пристань. Следовательно, суда не могли быть в нем безопасны от неприятельских пароходов, которые легко бы дошли до пристани и до пролива и в нем брали бы и жгли суда. Расспрашивая более, я узнал, что фарватер идет от пристани прямо в море на 20 верст, что влево и вправо до обоих берегов непроходимые мели и что в 3-х верстах от пристани он суживается на расстоянии почти версты до 25 или 30 саженей.       Сегодня рано утром я поехал в шлюпке на сказанное место с несколькими шкиперами и старожилами здешнего моря. Действительно, гирло было узко на большом протяжении. В двух саженях от него к берегу геническому вода не была глубока: 7 с половиной четвертей, далее 6 и 5, и близ берега видны были белые валуны - признаки мелей. То же самое оказалось в противную сторону, к мысу косы, называемой Стрелкою, который составляет вместе с мысом, ему противолежащим, широкое 30-верстное полукружье, образующее залив, в конце которого лежит Геническ.       Убедившись в справедливости мне сказанного, я решился затопить в узком проходе гирла 4 больших судна и выбрал их из числа 8, прибывших с каменным углем в Геническ и поднимающих каждое от 4000 до 5000 пудов. Для большей безопасности от попыток неприятеля и действий какой-либо бури я решил топить их вместе с их грузом. Таким образом, каменный уголь, который был бы драгоценною находкою для неприятельского парового флота, послужит ему преградою. Завтра утром все 4 судна будут отведены на гирло. Трое тотчас [будут] потоплены, одно останется на якорях, чтобы пропустить идущие суда, которые видны в море, и получить ту же участь, что другие, при первом известии о приближении неприятеля. По установленному обычаю шкиперы и хозяева судов, находящихся на пристани, собрались и оценили стоимость потопляемых судов в 5 650 рублей серебром. Поверка, сделанная мной - глубины воды от гирла до берегов, - тем более должна быть удовлетворительна, что я ездил при сильном ветре, дувшем прямо с моря. По показанию всех присутствовавших, вода на мелях поднялась на 1 четверть и при самом сильном ветре не поднимается выше 1.5 и 2-х четвертей, как они уверяли. Таким образом, пароходам запрещен будет ход в Геническ и на 15 верст вправо и влево от него. Ближайшее расстояние, на которое они могут подойти к пристани, будет около 3-х верст. Шальные ядра их могут долетать до последних домов местечка, но не достигнут суда в проливе. Только 8 из последних обречены на жертву Это большие финляндские суда, сидящие 16 четвертей в воде, стоящие теперь в море перед гирлом. Хозяева сами решились на это пожертвование, объяснив на мое предложение увести их суда в другую пристань, что все таковые в Азовском море еще меньше Генической.       Дабы иметь своевременное уведомление о приближении неприятеля, я учредил 3 казачьих поста, из 4-х человек каждый, на косе, называемой Стрелкою, - от пролива по берегу на курганах до хуторов, называемых «Тревогина», на расстоянии 15 верст. На каждом кургане поставил я по кавказскому обычаю высокий шест, обвязанный рогожами, распущенными и смазанными смолой. На последнем посту видно ясно на 10 верст в море, так что появление пароходов за 30 верст от Геническа будет известно, по крайней мере, [за] 6 часов вперед. Подробные известия, предпринимаемые флотом, будут передаваться казаками, скачущими от поста к посту На противном берегу, на высоком мысу в 15 верстах от местечка я намерен поставить завтра 1 подобный пост, потому что огонь вехи будет виден в Геническе.       При этих мерах неприятель может делать высадку только на шлюпках. Самое ближнее направление ему будет от заставы гирла на высокий берег, по которому тянется предместье Геническа. От подошвы высот до моря едва 15 саженей; по скатам их до низу расположены огороды, обнесенные земляными валами, за которыми удобно поместить пехоту и 2 орудия, ожидая, чтобы шлюпки подошли на близкое расстояние, чтобы открыть картечный и батальонный огонь. Если вылазка все-таки выйдет на берег, я надеюсь опрокинуть ее пехотой и казаками, полагая, что на мелководных пароходах не может быть десантного войска, несоразмерно превосходного нашему.       В предвидении этого направления высадки я поместил Московский батальон в крайней части предместья с 2-мя орудиями, откуда можно легко его выдвинуть к берегу .Батальон не силен. Число рядовых с унтер-офицерами превышает мало 600 человек. Казачья сотня, квартирующая в Геническе, была доведена до 80 человек, но я привел ее уже к более 100. Сотня того же полка, стоящая в числе 137 казаков впереди Чонгарского моста, защищает последний только от недоброжелательства татар. Неприятель, с моря идущий, может угрожать ему только из Геническа, когда он заставит меня отступить. Но тогда, ретируясь к мосту, я приму его защиту. Поэтому я распорядился, чтобы есаул, командующий сотнею, прибыл ко мне в случае тревоги, оставляя для охранения моста 50 казаков.       На берегу пролива сложено теперь около 100 тысяч четвертей муки; в селении Ярошик, в 13 верстах отсюда, находится почти столько же. Чиновники Комиссариатского ведомства, находящиеся здесь, отвечали мне, что не имеют никаких перевозочных средств. Однако, я надеюсь, что возможно будет перевезти некоторую часть огромного запаса генического, - по уверению исправника мелитопольского, который обещался мне сегодня прислать 2000 или 3000 подвод, собранных у него для этой цели. Из всего, что я имел честь докладывать здесь Вашему сиятельству, Вы изволите усмотреть, что наше положение не будет очень опасно, если неприятель не имеет большого десантного войска. Это кажется трудным на мелководных пароходах, которые одни могут войти в Азовское море. В заключение я осмеливаюсь представить на благоусмотрение Вашего сиятельства отпускаемые на нижних чинов 6-го резервного Московского батальона 3 мясные порции в неделю, каждая по полфунта, всего - полтора фунта в неделю, и 2 чарки вина в неделю. Господину главнокомандующему Южной армией и военно-сухопутными и морскими силами, в Крыму находящимися, генерал-адъютанту князю ГОРЧАКОВУ флигель-адьютанта подполковника князя ЛОБАНОВА-РОСТОВСКОГО из бивуака при Колодцах 18 мая 1855 года РАПОРТ (извлечения) Не успел я отправить Вашему сиятельству курьера в 6-м часу 16-го мая, как был разбужен известием о появившихся у Стрелки в 10 верстах в море, впереди последнего моего казачьего поста, 2-х неприятельских паровых кораблях. Вышед на пристань, я увидел вдали 3-х мачтовый винтовой корабль и огромный пароход, которые быстро подвигались. Не теряя времени, я схватил 4 мной накануне назначенных судна на потопление и повел их в гирло. Глупый страх до того обнял шкиперов и матросов, что я должен был силой схватывать людей, чтобы вести суда. Наконец, я привел и потопил 3 судна. Но когда я привел 4-е, неприятельские корабли были уже на расстоянии длинного выстрела из пушек. Тут я увидел, что один из них был винтовой фрегат, имевший по виду около 30 орудий, другой - пароход, довольно большой, с 6-ю или 8-ю пушками. Я тотчас вывел из селения батальон и поставил его близко к берегу в месте, скрытом с моря, и в направлении, где мог быть десант. В то же самое утро прибыли ко мне 3 канонерские лодки азовских казаков, спасшихся из Керчи с офицером, 38-ю казаками и б-ю пушками, Зх-фунтовыми. Я присоединил эту команду к моему войску и устроил из них в пушечном выстреле батарею на правом фланге батальона, которая могла обстреливать картечью ближний берег. <„>Проведя ночь на батарее, я увидел с первым днем (так в тексте,СП) 17-го на месте, где догорали остатки «финляндцев» (их сожгли неприятельские шлюпки, СП), эскадру из 16 военных судов. - Фрегат и пароход, пришедшие накануне, два больших паровых брига, другой меньший пароход и 11 больших двухмачтовых паровых канонерских лодок с 2-мя бомбическими и 2-мя (далее неразборчиво, похоже на слово «медными», СП) пушками. Бриги имели каждый по 12 орудий. На всей эскадре можно было сосчитать 100 орудий, большей частью бомбических.> Пустивши несколько бомб по проливу, метавших на огромное расстояние, неприятель замолк, шлюпки стали плыть к фрегату, а в 8 часов шлюпка с парламентарным флагом подплыла к берегу. Я тотчас послал приказать удержать парламентера на пристани и не водить его ко мне на батарею. Скоро я сам прибыл и нашел капитана английского парохода с переводчиком - неким Домеником Мальтийцем, служившим у наших негоциантов в России и потом перешедшим к англичанам. Мы заговорили по-французски. На мой вопрос, с какими предложениями он приехал, капитан отвечал, что пославший его начальник эскадры хочет пощадить мирный город и мирных жителей и требует только, чтобы русские сами выдали или сожгли все, что плывет по воде (далее в скобках по-французски, СЛ.) и отдали добровольно все провиантские склады и запасы, принадлежащие правительству, что тогда частная собственность будет пощажена, иначе город будет сожжен и взят. На эту речь, сказанную с возможною вежливостью, я ответил, что англичане, вступая в Азовское море, хорошо знали, что нигде не найдут [ни] укрепленного порта, ни батареи, чтобы ответить их орудиям; что они сами видят, что место, к которому они теперь прибыли, не имеет никакой защиты, что суда, ими сожженные накануне, были торговые финляндские и что все [суда], которые они видят в проливе, суть купеческие, безоружные; что если они доселе употребляли силу для завладения мирных торговых пристаней, то они должны то же самое делать теперь. Тогда парламентер спросил меня, могут ли они надеяться, что мы не помешаем [их] предприятию на суда и провиант. Я ответил, что они не пришли друзьями, чтобы иметь право на такую любезность; что за ними остается сила завладеть тем, что они требуют, за нами - честь защищать его сколько возможно и не отдавать добровольно. Мы раскланялись, и шлюпка вернулась к эскадре. Прошло 2 часа без выстрелов, в сигналах и приготовлениях В 10 часов раздался первый выстрел. Ему последовала общая стрельба со всей эскадры. Град ядер и бомб осыпал весь берег от пристани до бунтов провиантских и за кладбище на огромном расстоянии. Все прилегавшее пространство местечка было под выстрелами, и скоро стали загораться дома. Под покрывательством этого огня стали тянуться пять больших шлюпок, каждая с 50-ю человеками и пушкою на носу Им предшествовала и следовала одна меньшая шлюпка. Она плыла медленно, держась далеко от нашего берега, стреляя из своих пущенок на баснословное расстояние и пуская ракеты, падавшие все на бунты. Огонь судов направлялся преимущественно туда же, и десант, видимо, имел ту же цель. Десант сам по себе был ничтожен, он не превышал 300 человек Но пятеро сильнейший, я не подумал бы минуты, чтобы идти ему навстречу, но меня останавливал адский огонь, который сопровоздал его. Медленность движения шлюпки явно показывала намерение продлить огонь, чтобы нанести наибольший вред войску, защищающему берег. Я не решился пожертвовать бесполезно горстью людей, бывших со мною, из которых ни один солдат, ни [далее слово неразборчиво, возможно, «офицер», СП), исключая командующего батальоном, не был в огне. Простоявши на месте 3 часа, я с истинным отчаянием приказал отступать. Отряд был отведен на Колодцы в 5 верстах от Геническа. Я долго смотрел на действие, происходившее на море: бунты загорелись от ракет, десант все держался на воде и едва достигал пристани. Огонь судов разделялся между городом, преимущественно бунтами и церковью, и выходящим отрядом, открытым наблюдавшим с трубками с верху мачт. Бомбы летели вслед батальону в продолжение 2-х верст, но счастливым образом без урона. Солдаты подняли 2 нелопнувшие ланкастерские 5-пудовые бомбы, подобные тем, которые посылаются в Севастополь. В 3 часа пополудни мы стали в боевом порядке на Колодцах. Тут я увидел бунты, объятые пламенем, и черный дым зажженных судов, который подвигался по проливу, что доказало мне, что шлюпки, извещенные нашего удаления, вошли в пролив и распоряжались как дома. Я не мог выдержать этого зрелища и решился их тотчас наказать. Я взял 2 роты, всю артиллерию, состоящую из 2-х легких орудий, азовских удальцов и 20 казаков с их есаулом и направился левым плечом вперед на пролив, соблюдая дирекцию по дыму последних зажженных судов, чтобы схватить зажигателей, не подводя войско под огонь эскадры. В б часов мы достигли пролива, от которого отделяла нас незначительная холмистая возвышенность. Я вскочил на нее с несколькими казаками и вдруг увидел шлюпки с их пущенками, поджигающие суда. По нас пустили несколько пуль, но я понесся к артиллерии и провел ее марш-маршем на высоту, с которой опустил ее к проливу вниз. Все шлюпки кинулись утекать, не давши ни одного выстрела; все, в них сидевшие, взялись за весла, и шлюпки летели по водолу (так в тексте, читай «по водоразделу», - СП ), но не так скоро, чтобы 29 картечных выстрелов на 150-ти саженях не выкупали их своим дождем. Мне неизвестна потеря, которую они потерпели от дыма наших орудий, их покрывавшего. К тому же, заметивши, к моему удивлению, что роты, которые я оставил позади, находятся под огнем эскадры, я прискакал, чтобы их отвести, и должен был их отодвинуть на добрую версту, чтобы несколько их прикрыть. Когда я вернулся, артиллерия посылала свои последние подарки последней убегавшей шлюпке. Казаки и некоторые зрители, стоявшие в стороне, сказали нам тотчас после, что они видели около 15 человек, падших в лодки, и что один офицер, правивший рулем, упал в лодку и был тотчас заменен матросом. Как бы то ни было об их потере, эта высказка их озадачила, и, мне кажется, что они будут осторожнее и что многие суда будут спасены. Но вред, произведенный ими, остается великим. - Бунты горят страшным пламенем; многие суда погибли; церковь, как выражается священник, получила 19 ран; и многие дома горят. Я остаюсь еще сегодня в этом лагере, потому что счастливая ночная экспедиция азовских молодцов и охотников из солдат и казаков в числе 80 (далее слово неразборчиво, - СП) ночью в местечке богато запасла отряд воблою, дровами и хлебом, в чем он имел недостаток. С этим [?] я лучше могу наблюдать за неприятелем, которого не страшусь вне прикрытия его бомбических орудий. Дальность горящей воды заставит меня, может быть, завтра перейти к Ярошику, где я намерен остановиться для сбережения отрядных запасов, которые могут быть уничтожены горстью английских зажигателей. Я занимаю Чонгарский мост, имею пикеты на проливе против самого Геническа и на море и высылаю разъезды от себя и от сотни, стоящей у моста, на 15 верст с обеих сторон по Сивашу Надеюсь. что неприятель меня не обманет и не обойдет. Вернувшиеся охотники из города [в] эту ночь сказали мне, что неприятель пока замолк, что он отодвинул свои суда к косе дальше, чем он стоял преяаде, и что 4 больших бунта не горят. Это неожиданное дело развеселило все войско, счастливо окрестившееся в огне, и утешило немного печаль быть бездейственными свидетелями ограбления мирного села. Артиллерия вела себя отлично, действуя под огнем эскадры, и стреляла хорошо. В заключение прошу, Ваше сиятельство, простить мою плохую рукопись. - Мы больше (далее слово неразборчиво, СП) - в лагере, у нас нет палаток, и я пишу на барабане.