Были времена, когда земля делилась на угодья. Каждый авторитетный израненный в драках хищник выбирал себе помощников по чину. И те заботились
о мелком зверье, обеспечивая вожака дичью.
В нашей местности делами управляли волки и все семейство собачьих. С присутствием одного старого
медведя как-то мирились, потому что он не был особенно требовательным, во-вторых, представляя силу даже в одиночку, - держался особняком и не
допускал в свою вотчину других медведей.
Многовековой порядок был нарушен враз бунтом псов. Одичавшие и дворовые, объединившись в большие стаи, загрызли волков.
Из-за многочисленности и неуёмного аппетита нового правящего сословия быстро наступила бескормица. Собаки поняли: у предшественников таки была хорошая организация.
Они начали ставить во главе стай сторожевых сородичей, внешне напоминающих волков. Порядок теперь утверждался не только воем на луну, но, к
тому, еще и лаем на непокорных соперников. Угодья «покрошили» на заказники и высшие вожаки потеряли влияние "на местах". Там, помалу,
лидерство захватывали пастушесткие и легавые псы, не обходясь при том без обоюдной поддержки.
Наступило время перемен. Лай однажды перерос в один сплошной гвалт: в советчики поперли лисы, росомахи, и даже еноты с хорьками. Псоволкам
пришлось прикормить (ненадолго) пастушеских собак, легавых, и дворовых в придачу. Часть легавых обрядилась в чужие шкуры ими же задранных копыиных.
Однако встречались и те, хищный норов которых уже не могла замаскировать даже ослиная шкура.
Гвалт стал чуть потише, но все равно мешал работать.
Тут еще хищники кошачьего семейства все чаще наведывались на разведку, отхватывая по частям кормовую базу псовых.
Вот в такое время произошла наша история.
В заказнике "Г" достаточно долго удерживали власть собаковолки. Легавые псы уже пробавлялись кусками кошачьей добычи и теряли
нюх под хвостами львов и тигров. Псоволки приняли в свою семью престарелого гиеновидного пса из соседнего заказника "Н", где правил
бал медведь, коих в "Г" давно не видывали. Однако здесь завелся хитрый росомах, который обманом подчинил себе выдр и енотов, кормившихся
рыбой. Вроде бы, нестандартного вида зверь никому из мясоедов не мешал. Но… Вот, росомах завел дружбу с медведем, подкидывая ему иногда тухлую
рыбешку прямо под нос. Вот уже и заезжие тигры со львами стали украдкой к берегу подходить.
Но речь об этом – дальше.
Н-ский медведь, был уже не чета вышеупомянутому, - заметно мельче. Некоторое время он даже околачивался по лисьим норам. Потом начал буреть и
заставил тех же лис расширить для себя бывшее их же собственное жилище. Копытными этот медведь не интересовался далее того, что они частенько
испражнялись у входа в берлогу, принося в помете семена ягод. С годами медведь смог лакомиться малиной и другими сладостями, далеко не отходя от
своей берлоги. Но влек его запах свежей "Г"-ной рыбы, так как получал он от росомаха только тухлую.
В «Н» наступила бескормица. Копытные уходили в другие заказники. Медведь уже не удовлетворялся плодами из жалкого помета. "Г"-ный помет
был пожирнее, да и не так, вроде бы, вонял, как родной, "Н"-ский.
К тому времени один пропитанный насквозь бараниной овцепас, отодравший всех молодых ярок в собственной отаре, уже осматривал с холма
весь "Г", тогда как раньше мог наблюдать со своей кочки только его часть. Его бараны, вместе с баранами из соседних отар подтянулись ближе к холму. Потихоньку дикая, более породистая часть "Г"-ных копытных, морщась от вони, вынуждена была потесниться, признать соседство и даже главенство бараньего пастуха.
Псоволки поджали хвосты в своих норах и смирились с разделом власти. Они, на самом деле, испугались баранов.
Так вот, тот пастух-азиат вычесал лохмотья из неопрятной шкуры, что заставил сделать и двух кабанов, старого и молодого. Они помогали ему, вспахивая клыками контрольно-следовую полосу вокруг кочки. Теперь же они выкапывали на песчаной косе кости и падаль, зарытые ушедшими восвояси кошачьими. Что не мешало им как-то поддерживать недавно приобретенную внешнюю респектабельность.
Росомах уже подустал кормить приблудившихся хищников. Одна сторожевая выдра, что раньше огрызалась, когда росомах вытаскивал слишком крупную рыбу, перешла на мясо.
Новый вожак был не слишком охоч до рыбы.
Поджавший хвост и порыжевший псоволк теперь пытался заработать авторитет честностью и щедростью.
Росомаха устраивал старый гиенопес, кум всех прошлых главных псоволков, у которого не нашлось «лимита» на новое кумовство. Ничем не угрожал новый легавый, очень занятый вылизыванием азиату шерсти на спине и под хвостом.
В общем, установилась тишь и гладь на фоне спокойного пованивания отары.
Если бы только не лоси…
Крупное животное, флегматичное, инертное, бывало, на хорошем пастбище откармливалось настолько, что могло намять рогами бока и собакам, и кабанам и даже медведям.
Один рыжий беспородный пес для приобщения к касте псоволков уже не раз то вываливался в грязи, то подставлял бока под солнце. Теперь он и вовсе забыл свою первоначальную масть. О породе тут и говорить не приходилось. Лось подтолкнул рогами, а лиса зубами подтащила за хвост его тяжелый зад к кормушке. Дворняга во время, далекое от стаи псоволков, кормилась с помоек. Теперь шелудивый пес получал жирные куски, когда не слышал того, что не должен был слышать. Лося он попытался было сбросить с обрыва, да сил не хватило. Исподтишка, как всегда, помог азиат. Он же отдал слишком большую для лисы нору бывшему легавому, ныне замаскированному под барана. (Тот же "баран" еще ранее получил за дружбу огромные хомячьи закрома).
Второй был худ, и, хоть закопался своими тощими ножками в землю по самый детородный орган, выдернул их и взялся бегать вокруг бывшего пастбища, угрожая собакам, ротвейлеру и бывшему легавому кошачьими друзьями из джунглей. Но друзья дорожили теплыми влажными зарослями и не особенно стремились вгрызаться в собачьи свары.
Третий лось, в очках без стекол, вернее, так же замаскированный под лося легавый, даже через эти очки не углядел, как с него сняли лосиную шкуру вместе со страшными рогами.
Четвертый лось, низкорослый, на крепких ногах, брыкался и рыл копытом землю еще тогда, когда росомах грызся с выдрой, а пастух-азиат только поднимался на холм. Сквозняк от взмахов его лопатистых рогов ощущали на себе даже псоволки, которые позволяли ему контролировать живописную, хоть и малую часть угодий.
Азиат возжаждал иметь там свое пастбище. Но его отобрали у лося пресловутые кошачьи.
Тогда он напустил кабанов. Папаша отвлекал внимание сопением, на которое никто не реагировал. Воровитый сынок, нашел одну –осыпавшуюся - яму из вырытых лосем вокруг своих владений, прыгнул через нее, пока лось пасся по-соседству. И уже не пустил лося назад.
Четвертый лось, которому облезлый ягуар всучил по-дешевке землицу того, третьего, считал себя защищенным от азиата. Пастух, вроде бы, пустил его в свое окружение, когда тот помогал ему против строптивого собрата.
Но…
Кабаны уже дышали ему в зад, пока что не подходя со стороны рогов. А зря. Рога-то он уже подпилил раньше, чтобы затеряться в стае собачьих советчиков. Там все копытные ходили со спиленными рогами и клыками: так диктовали неписанные правила.
Итак, росомах все ловил рыбу. Азиат временами ее брезгливо пробовал, изображая довольство, но при этом косился на росомаший берег. Медведь устроил новую берлогу близ пастушьего логова, еще не остывшего от старых хозяев, псоволков. Под нее уже немного навалили серны, муфлоны и козлы. После того, как подросли ягодные кустики, медведь прогнал копытных. Почву продолжал удобрять тухлой рыбой тот же росомах, но медведь понимал, что в союзе с азиатом, мелкий медведец-рыболов может в любой момент отказаться от непродуктивной деятельности. Гиенопес давно вырыл себе нору и запасся костями на старость, отхватил кусок берега рядом с росомахом. Его побаивались из-за стоящих за спиной сородичей. Но – до поры – до времени, пока по старости не будет лишен поддержки стаи. Гиенопес крепко держал в узде особенно ретивых легавых, чтобы те не нарушали баланса и не лезли в чужие угодья. В которых из них росла целебная травка – история умалчивает, но ею заинтересовались уже переодетые легавые псы в отставке.
Однако, азиат, росомах, гиенопес и медведь пока что лакомились где-то рядом. А то и совместно. Каждый из них был вхож в «дружеские» угодья, но лишь в сопровождении хозяина.
Итак, все было шатко и временно. Но обстановка менялась каждый день.
Кошачьи отхватили два жирных куска в "Г"-ном заказнике. Пока дремали в комфортном неведении бульдог и ротвейлер, столичные леопарды, переманив их стадо копытных под покровом ночи, появились днем. Псы бросились-было рвать пришельцев, но – поздно.
Азиат точил зубы на большой заповедник, а бараны отращивали шерсть, чтобы на нитках вытянуть бывшего пастуха наверх. Для баранов нужны были пастбища и они не принимали в отару замаскированных собачьих. Беспокойно вело себя стадо копытных при виде сокращения кормовых территорий.
Легавых приходилось держать в постоянном страхе, чтобы уже никто из них не пробовал рядиться в чужую шкуру. Псоволки временами поднимали хвосты, хотя поодиночке и ненадолго. Будучи допущенными до власти последними, но на долгий срок ньюфаундленд и доберман ушли на покой и смирились с настоящей участью, наблюдая издали новые свары.
Изгнанный лось где-то откармливался и завел дружбу с кошками, что, в свою очередь, дружили с крупными псоволками. Недобитый хиляк надоел своей беготней настолько, что азиат нервничал при каждом его появлении.
Кабаны уже готовились заступить на место пастуха.
Наконец, нарыв взорвался, когда, нитки сплелись в достаточно крепкие канаты. Гиенопес, наконец, был отторгнут стаей. Тут-то все и порушилось. Азиат перед вознесением наверх согнал с берега и гиенопса, и росомаха. Пустоту тотчас заполнила отара. Кабаны не смогли ею управлять, потому что совсем не понимали ни бараньего языка, ни характера. На визг росомаха, отчаянный хриплый рык хилого лося, в дуэте с трубным воем откормленного изгнанника, налетела стая шакалов - прислужников кошачьих. Они пришли как раз с плацдарма, оттяпанного ранее леопардами у бульдога и ротвейлера. Стая сцепилась с псоволками, среди которых то и дело мелькали волкодавы. Из большой драке кое-как выскользнули кабаны. Они с выдранными боками бежали долго и тяжело, пока не скрылись за горизонтом, где, говорят и посейчас копают желуди.
В "Г" пришел лев среднего возраста. Вопреки ожиданиям, он оттеснил шакалов на теплые второстепенные лёжки, пригрел изрядно помятых псоволков. Приблудные легавые ушли, остались только свои, в том числе, снявшие чужие шкуры. Последних теперь не жаловали.
Какая-то шавка натявкала наверх, что-де азиат – ушел и за кучу мозговых косточек отдал свое место кошачьим. Канаты, уже закрепленные на земле, не выдержали напряжения и лопнули. Но бывший пастух не вычесал всю лишнюю шерсть в свое время и теперь зацепился ею за какой-то камень, конечно, повыше, чем тот наблюдательный холм.
Росомаха дободал строптивый лось.
Копытные же по-прежнему обильно срали перед берлогами хищников. Такая уж привычка, что с нею поделаешь. Медведь вынужден был снова довольствоваться только плодами вонючих удобрений, окруженный фальшивыми охотничьими трофеями: то ли рогами, снятыми с падали, то ли хвостами, потерянными псами в недавней схватке.
Ну а что до баранов, так они – животные полезные. Сбросив пастуха, зажили свободнее, хоть уже и не такими уверенными в отношении диких копытных.
Мораль: вожака иметь лучше всего из чужого стада, а друзей, все таки, исключительно из своего.
